Прах супруги Всеволода Санаева предали земле почти через год после её смерти
Прах супруги Всеволода Санаева предали земле почти через год после ее смерти
Всеволоду САНАЕВУ в нынешнем году исполнилось бы 100 лет. О непростой личной жизни замечательного актера его поклонники узнали из повести «Похороните меня за плинтусом», написанной его внуком Павлом. Но дочь, Елена САНАЕВА, актриса и вдова Ролана БЫКОВА, просит не смешивать художественное произведение и реальную жизнь. По этому поводу она высказывалась во многих интервью. Но только читателям «Экспресс газеты» Елена Всеволодовна раскрыла некоторые семейные тайны, о которых раньше молчала.
- Бытует мнение, что Всеволод Васильевич был несчастлив в личной жизни.
Счастлив любой человек, который родился. Из миллионов сперматозоидов какой-то один прорвался, и случилось чудо жизни. В возрасте 17 лет папа сильно заболел. Однажды он сказал своей маме: «Наверное, скоро умру». На что она, женщина, потерявшая половину из своих двенадцати детей, ответила: «Севка, не печалься. Там, наверху, есть старичок, а у него книжечка - в ней про каждого все написано». Эти слова вселили в папу веру, он выкарабкался из тяжелой болезни и решил стать артистом.
Конечно. Фаина Раневская, с которой я познакомилась в санатории, сказала мне, что в театре может работать человек либо с талантом Ермоловой, либо с характером Сталина. Такого характера у папы не было. Когда он служил во МХАТе, однажды заболел знаменитый актер Михаил Яншин, и отец сыграл его роль. А по закону если два раза исполнил героя, то уже имеешь право по очереди выходить на сцену с коллегой. Так вот на второй спектакль Яншин пришел с высокой температурой, лишь бы никому не уступать свое место. Со временем отец ушел из МХАТа, понимая, что, пока жив костяк актеров старого театра, ему не дадут толковой работы.
- У отца было много недоброжелателей?
Да. Особенно в кино. Но папа, как и великий Качалов, их не замечал.
Мания преследования
- Ваши родители прожили вместе более полувека. Что позволило им сохранить семью?
Мама - человек большой преданности, а папа вырос в такой семье, где жен не бросают. Когда в начеле 50-х мама заболела и попала в психиатрическую больницу с диагнозом «мания преследования», актер Сергей Лукьянов посоветовал папе: «Сева, оставь все Лидии и уходи от нее. Поверь, дальше будет хуже». Папа ответил, что жена родила ему двоих детей (старший сын Алеша скончался во время войны в возрасте двух лет от кори и дифтерита. - Я. Г. ), отдала молодость, красоту. Дескать, собаку больную на улицу не выбрасывают, как же он мог оставить супругу.
- Мама боялась потерять отца?
В актерской профессии есть соблазны, но все зависит от меры таланта. Можно сыграть любую страсть, не открывая свое сердце навстречу партнеру. Впрочем, отец никогда не считал себя красавцем, мама тоже так думала. Она же была умной, интересной и острой на язык женщиной. Эмоции никогда не сдерживала. Мы с ней часто в киноэкспедициях сопровождали отца.
Мама тряслась над нами обоими: когда я была маленькая, чуть не умерла от желтухи, а у папы в 35 лет случился инфаркт. Словом, родители оказались очень преданы друг другу. Правда, случались моменты, мама плакала и повторяла: «Я никто и ничто - домохозяйка! Ненавижу эти кастрюли!» Папа ее успокаивал: «Лида, как ты можешь такое говорить. Если бы не ты, я бы никогда не состоялся».- Он искренне так считал?
Разумеется. Мама читала больше, чем отец. Интересовалась многими вещами, будила внимание мужа к чему-то большему, чем его любимая рыбалка. Давала советы по работе. Правда, не всегда проявляла прозорливость. Например, была категорически против, чтобы отец соглашался на роль Сиплого в «Оптимистической трагедии»: «Ты такой положительный, играешь героев. Как ты будешь такую мразь играть?!» Я тогда училась в театральном институте и убедила его: «Папа, ты же актер, и отказаться от такой интересной роли нельзя». И оказалась права! До этого он сыграл череду проходных и безликих персонажей.
Одноразовые женщины
- Неужели у вашего отца никогда не было любовных увлечений?
Может быть, какие-то короткие встречи у него и случались, но семьи это не касалось. Никто не писал ему писем, не караулил под дверью. Однажды, я уже тогда была взрослой, папа со мной поделился: «Знаешь, в киноэкспедициях, когда вас с мамой не было рядом, я всегда говорил женщинам, что у меня есть жена и дочь и я их никогда не оставлю». Когда мужчина сразу об этом предупреждает, то женщины понимают: да, может получиться что-то одноразовое, но на большее рассчитывать не стоит.
- Вы не боялись, что мама, которая в свое время наблюдалась у психиатров, могла покончить с собой?
Депрессивные состояния, вызванные тем, что она не состоялась в жизни, у нее, конечно, случались. Но мама никогда не шантажировала нас с отцом. Бывало, что она выражала недовольство мной, но вполне оправданно. Молодость же безумно эгоистична.
- Ваш папа занимал высокую должность в Союзе кинематографистов. Наверное, коллеги постоянно мучили его просьбами?Он возглавлял в Союзе сначала актерскую секцию, а потом стал руководить бытовой. Квартиры, похороны, памятники, направления в санатории - всем этим занималась его комиссия. Помню, как-то рано утром нам домой позвонила Регина, супруга Михаила Козакова. И стала жаловаться, что им отказали в путевке в Пицунду, а Маргарита Гладунко, которой улыбнулась удача, вместо себя отправила туда сестру с дочкой. Ну что, отец должен был стоять на перроне и проверять, кто, с кем и куда поехал?! Кстати, ни папа, ни я, ни мой муж Ролан Быков в Пицунде ни разу не были. За право съездить туда шла настоящая война!
- А зачем Санаев взваливал на свои плечи чужие заботы?
Чувствовал, что нужен людям, что к нему хорошо относятся. Когда строился Дом ветеранов кино, огромную работу проводил именно папа: выбивал землю, искал строителей. К нему - человеку огромного обаяния - посторонние люди замечательно относились.
Последнее «прости»
- Ваши родители умерли практически друг за другом.
Да, папа скончался через десять месяцев после мамы. Еще при ее жизни у него обнаружили рак легких. В 75 лет он выкарабкался после обширного инфаркта только ради мамы, чтобы не оставить ее одну. Они проросли друг в друга, а все остальное, кто бы и что ни говорил, не имеет значения. Папа умер у нас с Роланом дома. Последние дни он провел, окруженный любовью, вниманием и состраданием. Отец чувствовал, что уходит, и незадолго до смерти произнес: «Не хочу больше жить». - «Папа, ты пожалей меня, нельзя же, чтобы вы с мамой ушли один за другим». - «Рад бы рад, да не получится», - ответил он.
- Он часто приходил на могилу жены?
Маму мы кремировали, и, понимая, что папа тяжело болен, я тянула время с погребением урны с прахом. Она хранилась у меня дома. Я прочла, что японцы всегда держат прах родных у себя. Словом, когда папы не стало, я похоронила их вместе. Они покоятся на Новодевичьем кладбище. Неподалеку могила Ролана. Кстати, места на кладбище для папы добился именно Быков, хотя отец говорил, что ему будет хорошо и на Ваганьковском.
Умение быть достоверным в любых обстоятельствах в актерской среде высоко ценят и называют органичностью. У Всеволода Санаева это качество было от природы, недаром критики отмечали в его игре «чистоту тона» и «тонкий слух». За это же его любили зрители, подходившие прямо на улице со словами благодарности. Сам актер самокритично называл себя «стреляной гильзой», но внимание публики ему было приятно. Не было фальши и в его внеэкранной жизни — народного артиста СССР не испортила не только всенародная любовь и популярность, но и опыт хождения во власть. О своем многолетнем пребывании на посту секретаря Союза кинематографистов он говорил так: «Чего мне стыдиться? Я наверху не был. А на своем месте кому мог помогал». Но если фильмы Санаева — от первого, «Волга-Волга», и до последнего, «Ширли-мырли» (а всего около 90 картин, среди которых были «Освобождение», «Странные люди», «Возвращение «Святого Луки», «Версия полковника Зорина», «Печки-лавочки», «Частная жизнь», «Забытая мелодия для флейты»), — известны всем, то о семейной драме актера мы узнали сравнительно недавно — из романа «Похороните меня за плинтусом», написанного его внуком Павлом Санаевым.«Дедушка с Лешей сидели на берегу водохранилища и ловили рыбу. Леша следил за колокольчиком заброшенного далеко в воду спиннинга и вполуха слушал сидевшего около него с удочкой дедушку.
- Тяжело, Леш, сил больше нет, - жаловался дедушка, поглядывая на тонкий гусиный поплавок. - Раза три уже думал в гараже запереться. Пустить мотор, и ну его все... Только и удерживало, что оставить ее не на кого. Она меня клянет, что я по концертам езжу, на рыбалку, а мне деваться некуда. В комиссию бытовую вперся, в профсоюз - только бы из дома уходить. Завтра вот путевки распределять буду - уже хорошо, пройдет день. На концерты эти и не ходит никто, а я езжу. То в Ростов, то в Могилев, то в Новый Оскол. Думаешь, большая радость? Но хоть гостиница, покой, прием иногда хороший устроят. А дома несколько дней проведу, чувствую - сердце останавливается. Заедает насмерть».
Павел Санаев,
«Похороните меня за плинтусом»
«ХОДИТЬ Я НЕ МОГЛА, И МАМА МЕНЯ, ПЯТИЛЕТНЮЮ, НОСИЛА НА РУКАХ»
Елена Всеволодовна, из книги вашего сына Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» мы знаем, что семейная жизнь вашего отца была не очень счастливой...
Это не совсем так. Папа ведь умирал у нас дома, мы с Роланом взяли его к себе. Мама ушла за 10 месяцев до этого, и отец горевал страшно. Все плакал: «Лель, пусть бы она вообще ничего не говорила, просто сидела в уголочке на кровати, только бы живая была». Да, их отношения были непростыми, в чем-то даже трагическими, но за 50 лет, которые они прожили вместе, у них уже образовалась общая кровеносная система.
- Правда, что ваши родители познакомились в Киеве?
Это случилось за несколько лет до войны, когда МХАТ был на гастролях в вашем городе. Стройная красавица-студентка филфака Лидочка Гончаренко не оставляла равнодушным ни одного мужчину, и папа не стал исключением - влюбился сразу и на всю жизнь. Целый месяц, когда театр работал в Киеве, папа уговаривал маму выйти за него замуж, и она, в конце концов, согласилась. Говорят, мамина родня чуть не за поездом бежала с криками: «Лида, одумайся!». Их смущала и скороспелость этого брака, и папина профессия, которую все считали несерьезной. Мамины киевские родственники были уверены, что у молодых ничего не получится и она вскоре вернется домой. Но они ошиблись...
Мама была человеком, бесконечно преданным семье. Характер у нее был сложный, но он обострялся ее заболеванием. Она не была шизофреничкой, просто страдала постоянными депрессиями - их причиной были те невидимые миру слезы, которые проливали в то время наши люди. Они любили свою страну, радовались ее успехам, но когда среди ночи кого-то забирали и человек пропадал, это было очень страшно.
- Ваша мама тоже, если не ошибаюсь, пострадала?
На кухне в коммунальной квартире, где родители тогда жили, она рассказала анекдот, а кто-то из осведомителей на нее донес. Стали приходить люди в штатском, расспрашивать соседей, кто она такая, почему молодая и не работает? Мама тогда так испугалась, что ее психика, и без того слабенькая, просто не выдержала - она на несколько месяцев попала в психиатрическую клинику с диагнозом «мания преследования».
- Вряд ли военное лихолетье способствовало укреплению душевного здоровья...
Тогда всем было нелегко, но маме тяжелее многих. Так получилось, что они с папой потеряли друг друга. Для съемок фронтового киносборника отец на несколько дней уехал в Борисоглебск, но вернуться оттуда уже не смог - Москва, ставшая прифронтовым городом, была закрыта.
Отец остался работать в Боригосглебском драматическом театре, где два раза в день давали спектакли для уходящих на фронт солдат. Он вспоминал, что ему в то время не давала покоя только одна мысль: почему он, здоровый мужчина, каждый день выходит на сцену, когда его место на фронте?! К тому же он ничего не знал о маме с моим братиком Алешей, которые эвакуировались в Алма-Ату, и очень из-за этого переживал.
В эвакуации мой брат заболел корью и дифтеритом. По рассказам родителей, которые вспоминали его до самой своей смерти, мальчик он был необыкновенный: с такими ясными глазками, такой умница! Умирая, Алеша утешал маму: «Мамочка, дорогая, не плачь, я поправлюсь!». Она одна его хоронила, без родных и друзей.
Мама тогда так обессилела, была в таком отчаянии, что не видела, куда идет, - то и дело натыкалась на столбы. Потом несколько месяцев в состоянии полного морального и физического истощения добиралась до отца в Борисоглебск.
- А вскоре на свет появились вы...
Это было в 43-м году. Я дитя войны: слабенькая, худенькая, откуда здоровье-то было взять? Папа, любя, называл меня подгнилком. В пять лет я заболела такой желтухой, что чуть не умерла. Если бы не моя мамочка, меня бы не было на свете. Думаю, я выжила еще и потому, что меня крестили. Мама, чтобы поставить меня на ноги, продала все свои нехитрые наряды и украшения, а папа работал день и ночь, чтобы купить на рынке лимоны и творог, которых в магазинах просто не было.
Мне нужен был свежий воздух, а двор у нас в смысле экологии был ужасный - ни одного деревца. А поскольку ходить я не могла, мама меня, большую пятилетнюю девочку, каждый день носила на руках через всю улицу Кирова (теперь ей вернули старое название - Мясницкая), мимо метро «Кировская», в переулок Стопани, где возле Дома пионеров был хороший сквер. Она брала с собой творог, кусочек хлеба, морс в бутылочке и все это тоже несла с собой. Помню, как одна женщина, проходя, сказала: «Надо же, такую здоровую кобылу на руках таскать!». Люди иногда походя осуждают других, а не знают, какое у людей может быть в семье горе.
- Что и говорить, настрадалась ваша мама!
Потеряв сына, она боялась потерять и нас с папой, и этот бесконечный страх вгонял ее в стресс, в котором она жила. Проявлялся он у нее порой своеобразно: в детстве, когда я падала, она могла еще и наподдать: «Как же ты упала?! Зачем ты туда полезла?!». Потом этот ее страх перенесся на внука - моего Пашу, который постоянно болел и которого она просто обожала.
Недавно я разговаривала с Ниночкой Гребешковой, вдовой Гайдая, с которой мы жили в одном актерском доме, где нашими соседями были Ларионова с Рыбниковым, и Бондарчук со Скобцевой, и Румянцева, и Наумов, и Леждей, и Козаков, и Булгакова, и Глузский. Так вот, Нина говорит, что все к маме очень хорошо относились, уважали ее и любили с ней беседовать. Она была человеком начитанным, умным, интересующимся искусством - с ней интересно было поговорить.
И с папой, несмотря на все ссоры, они очень любили друг друга. А сложности в семейной жизни есть у всех.
«КОГДА ОТЕЦ УЕЗЖАЛ, РОДИТЕЛИ НЕ ДАЛИ ЕМУ НЕ ТОЛЬКО ДЕНЕГ, НО И ЗИМНЕГО ПАЛЬТО»
- А что вы знаете о детстве своего отца? При жизни родителей мы так мало этим интересуемся...
Моя бабушка родила 12 детей, из которых выжили только шестеро. Семья Санаевых была очень дружной, патриархальной. Дедушка работал на фабрике, где делали знаменитые тульские гармони, - он обладал абсолютным слухом и был настройщиком. Туда же лет в 13-14 устроился на работу и папа. Учился он неважно, поэтому дедушка сказал ему: «Ломоносова из тебя все равно не выйдет, иди работать». К 17 годам у папы уже было четыре ученика.
Но страсть к актерству была у него уже тогда. По воскресеньям или праздникам, когда в дом приходили гости, дедушка, предвкушая сюрприз, часто спрашивал: «Угадаете ли, кто это?». Папа легко пародировал общих знакомых, от чего все присутствующие приходили в восторг.
- Пока это все как-то очень далеко от кино и театра...
Его жизнь перевернулась, когда в Тулу приехал МХАТ - еще тот, в котором играли все знаменитые корифеи этого театра, отобранные и воспитанные Станиславским и Немировичем-Данченко. Спектакль, на который попал отец, был чеховским «Дядей Ваней». Впоследствии отец рассказывал мне, как был потрясен, когда открылся занавес и потекла живая жизнь, совершенно ему неведомая: он почувствовал, что независимо от своего желания вовлекается в нее, начинает переживать за этих героев. Это было какое-то чудо! А потом, узнав, что в Туле есть драматический театр, юноша попросился туда на работу.
- Как к этому отнеслись его родители?
Он понимал: если скажет дома, что идет работать в театр, родители решат, что сын сошел с ума. Поэтому днем работал на фабрике, а вечером шел в театр, где делал абсолютно все - был и осветителем, и шумовиком (изображал грозу, стуча по листу железа), и даже вышел на сцену в «Ревизоре» в крошечном эпизоде из разряда «Кушать подано!». После чего один старый актер этого театра сказал ему: «Сев, у тебя есть способности - тебе учиться надо!». Папа задумался над этими словами и, несмотря на то что у него было всего четыре класса образования, решил ехать в Москву - поступать в театральный институт.
Вот тут его родители, конечно, взбунтовались. Они решили, что сын просто не хочет работать. Поэтому, когда он уезжал, ему не дали не только денег, но и зимнего пальто, сказали: «Ты там где-нибудь умрешь под забором в этой своей Москве!».
- Серьезно! Но его это, судя по всему, не остановило?
Нет. У него было немного денег, которые ему удалось скопить за время работы, еще он взял краюху хлеба и несколько помидоров - вот с этим «багажом» и рванул в Москву. Там поступил в театральный техникум, а по ночам работал на вокзале - разгружал вагоны, чтобы заработать какие-то деньги на пропитание. Жил он тогда в районе Арбата, на знаменитой Собачьей площадке, но письма просил писать ему на ближайшую почту до востребования - боялся: если домашние увидят такой адрес, решат, что он, как родители и предсказывали, живет в собачьей будке.
Окончив техникум, отец поступил в ГИТИС. Казалось бы, сбылась его мечта! Но он тут же загорелся другой - увидев спектакль с участием великого Качалова, папа понял, что хочет играть на сцене МХАТа.
- И эта мечта тоже сбылась?
Да, по результатам выпускных спектаклей он был самими Станиславским и Немировичем-Данченко по большому конкурсу принят во МХАТ. Правда, зачисляли тогда не в труппу, а во вспомогательный состав, но с учетом того, что из 700 (!) претендентов взяли только трех молодых актеров, это было большое счастье. В первые же два года отец сыграл две хорошие роли, поэтому его с четвертого этажа, где были гримерки молодежи, спустили на второй, где сидели «старики». Так началась его работа в театре, который папа очень любил.
«ТАРАСОВА СКАЗАЛА ОТЦУ: «СЕВОЧКА, ПОКА КОРИФЕИ ЖИВЫ, ОНИ ВАМ НИЧЕГО ИГРАТЬ НЕ ДАДУТ»
- Почему же спустя несколько лет он ушел из МХАТа?
Из-за творческой невостребованности и связанного с ней тяжелого материального положения: в кино тогда актеров сниматься не отпускали (немного подзаработать можно было только летом), зарплаты были небольшие, телевидения, благодаря которому можно поправить свое материальное положение, в помине не было. Отец подрабатывал на радио, выступал с концертными номерами со своей партнершей Елизаветой Ауэрбах (в актерских кругах ее называли Изюмкой) - вместе они много лет играли чеховскую «Бабу».
Отец и в театре мог бы играть гораздо больше, но не складывалось. Он вспоминал, какая история вышла со спектаклем «Горячее сердце» по Островскому, где у папы была роль приказчика Наркиса. Вдруг заболел Яншин, который блестяще играл Градобоева. Поскольку папа давно был занят в этом спектакле, он знал назубок все роли и буквально за две репетиции ввелся вместо Яншина. У папы получилась очень интересная работа, что было отмечено даже приказом по театру. Сыграй он этот спектакль еще хоть раз, его поставили бы на эту роль в очередь с Яншиным - такое тогда действовало правило. Но тот, узнав обо всем от «доброжелателей», пришел на следующий спектакль с температурой 38,5!
- Получается, готов был умереть на сцене, только бы не отдать свою роль?
С актерской точки зрения, все это понятно и оправданно. Но поскольку на сцене МХАТа, помимо Яншина, блистали Ливанов, Белокуров, Грибов, Станицын, то актеры, не входившие в эту когорту, могли ждать своих ролей до пенсии.
Директором театра в ту пору была знаменитая Алла Константиновна Тарасова, с которой мы жили в одном доме. Как-то они вместе возвращались домой, и отец решил с ней посоветоваться: «Алла Константиновна, я решил уйти из театра». - «Что случилось, Севочка? - поинтересовалась она. - К вам ведь все так хорошо относятся». - «Понимаете, - пожаловался он, - у меня болеет жена, я один работаю, живу в коммунальной квартире (у самой Тарасовой была четырехкомнатная), а ролей, ради которых стоило бы на все это закрыть глаза, у меня нет». И она, подумав, ответила: «К сожалению, Севочка, вы, наверное, правы: пока мхатовские корифеи живы, они вам ничего играть не дадут». Папа ушел, и в этом было его спасение, а такие блистательные актеры, как, например, Грибков и Муравьев, так и пропали в этом театре - кто о них теперь помнит?
- Кино было более благосклонно к Всеволоду Васильевичу...
Впервые он появился на экране в фильме «Волга-Волга», где сыграл два крошечных эпизода - юного музыканта и пожилого бородатого лесоруба на пароходе. Отец вспоминал, как его, тогда еще совсем юного, буквально приклеили к бороде - так он сыграл первую в своей жизни возрастную роль.
Но действительно популярным папа стал после небольшой роли в фильме Пырьева «Любимая девушка», он там невероятно красив - тонкое и одновременно мужественное лицо, копна черных волос.
- Как ему работалось с мэтром?
Пырьев был человеком сложным, жестким и непредсказуемым. Папа вспоминал, как однажды на съемках его так разозлил смех молодых актеров, рассказывавших анекдоты за декорацией, что он... погнался за ними с палкой. Догнав в коридоре, замахнулся на одного из актеров, но не ударил, а пригрозил: «Ты больше никогда не будешь сниматься в кино!». Потом повернулся к отцу и уже спокойнее сказал: «Ну а ты, возможно, и будешь». Слово Пырьева было на «Мосфильме» законом, поэтому больше никто того молодого актера не видел.
- После ухода из МХАТа кинорежиссеры наперебой начали звать Всеволода Санаева в свои картины?
Калатозов тут же предложил ему сняться в фильме по Погодину «Первый эшелон», посвященному подъему целины. В картине был занят актерский цвет того времени - Изольда Извицкая, Олег Ефремов, Эльза Леждей. Была там и Татьяна Доронина, у которой ни с актерами, ни со съемочной группой отношения не сложились, поэтому при монтаже режиссер ее очень сильно «порезал», да еще и худсовет с цензурными соображениями вмешался. В общем, из двух серий получилась одна. В результате пострадала и папина роль.
Кстати, об этой истории мне рассказал не он, а Ниночка Дорошина, которая тогда была еще совсем молоденькой и впервые снималась в кино. Именно на этой картине она насмерть влюбилась в Олега Ефремова, которого потом продолжала боготворить всю жизнь. Из-за своих чувств она очень сильно страдала, а папа как мог ее утешал.
- Всеволоду Васильевичу подвластны все жанры - от комедии до трагедии...
И режиссеры особенно это ценили. После экранизации «Оптимистической трагедии», где он сыграл Сиплого (после этого фильма даже дворовые мальчишки встречали папу словами из его роли: «По два раза сифилисом болели!»), и фильма «Это было в милиции» все заговорили о феномене Санаева, - стало очевидно, что он не просто хороший, а крупный актер. Правда, папе в ту пору было уже около 50 лет. Он часто говорил мне: «Мы, Санаевы, народ талантливый, надо только ждать случая, чтобы это продемонстрировать. Он обязательно придет, но к нему нужно быть готовым». Папа к своим «случаям» всегда был готов.
- А как сам Всеволод Васильевич относился к своим ролям?
Он был человеком очень скромным и взыскательным к себе. Когда я его спрашивала: «Пап, ну как ты думаешь, как ты сыграл?», он всегда отвечал: «Нормально, Лель!». Никакого любования собой и упоения своими творческими победами у него не было.
Но картину Артура Войтецкого «Скуки ради», которая, кстати, снималась на Киностудии имени Довженко, он среди остальных своих работ выделял особо. Там они снимались в паре с Майей Булгаковой. К сожалению, фильм прошел вторым экраном, мало кто его видел, а он был очень хорошим. Папа играл нелюдимого человека, который на спор связался с одинокой женщиной. А она, думая, что все между ними серьезно, такого предательства не пережила - повесилась. Потом началась милицейская серия, в которой отец сыграл знаменитого полковника Зорина. Ну а самый любимый фильм отца - «Белые росы». И тот монолог, который произносит его герой Федот на рассвете: «Спасибо тебе, солнышко!», больше всего соответствует моему отцу в жизни. Каждый раз, слушая его, я плачу именно на этих словах...
- А несбывшиеся роли у вашего отца были?
Он очень жалел, что ему почти не пришлось играть в комедиях, исключением является разве что картина Рязанова «Забытая мелодия для флейты». У отца было потрясающее чувство юмора. Когда он рассказывал что-нибудь смешное, все вокруг умирали, а в его слегка припухших глазах только искорки сверкали - он никогда не «раскалывался». К тому же почему-то чаще всего у актеров-комиков, уж извините, внешность идиотов. Отец же мог быть смешным, обладая нормальным лицом.
- Особая страница жизни Всеволода Санаева - фильмы Шукшина...
Отношения с Василием Макаровичем у отца сложились не сразу. Когда Шукшин позвонил и предложил ему сыграть Бобыля в картине «Живет такой парень», папа спросил: «А кто автор сценария?». Шукшин ответил: «Я». Но поскольку это была его первая картина, его имя тогда никому ни о чем не говорило, папа отказался. Его смутило то, что человек и сам сценарий написал, и сам снимает, - отцу показалось, что это как-то несерьезно. Но позже, посмотрев картину, он встретил на киностудии Василия Макаровича и сказал: «Знаете, я очень жалею, что отказался у вас сниматься, - фильм получился замечательный. Если впредь будет для меня роль, даже эпизодическая, я с удовольствием у вас сыграю».
И Шукшин действительно пригласил его в свои фильмы «Ваш сын и брат», «Странные люди», где я сыграла вместе с папой, и «Печки-лавочки». Когда Василий Макарович собирался снимать «Степана Разина», он говорил папе: «Васильевич, роль для тебя есть!». Но, к сожалению, все пошло наперекосяк. Сначала он сценарий долго не мог дописать, а когда, наконец, закончил и поехал по Волге выбирать натуру, началась эпидемия холеры. Заболел художник картины Пашкевич, все перепугались, и картину притормозили. И бедному Шукшину, который для роли Разина два раза отращивал бороду, так и не довелось ее сыграть. А вскоре, на фильме «Они сражались за Родину», Василия Макаровича не стало. Отец очень тяжело переживал уход Шукшина, для него он был, как сын.
«ОНИ МНЕ ПОМОГАЮТ ОТТУДА - И ПАПА, И МАМА, И РОЛАН»
15 лет Всеволод Санаев был секретарем Союза кинематографистов. Говорят, он никогда не пользовался своим служебным положением...
Для себя - никогда! Он никому не отказывал в помощи, а мы всю жизнь прожили в небольшой двушке, в которую переехали после коммуналки. И сколько мама его ни ругала, ничего с его принципиальностью поделать не могла.
Когда находиться дома было совсем уж невтерпеж, отец сбегал на очередные съемки или на рыбалку - он был заядлый рыбак-зимник. У него были все необходимые приспособления - и пальто на меху, и чуни (это такие валенки), и сундучок, на котором можно было сидеть на льду, и спиннинги. Часто с ним вместе ездили актеры Вячеслав Тихонов и Николай Крючков, поэт Леонид Дербенев - папа был с ними дружен.
- У вас ведь тоже отношения с родителями складывались непросто?
Я - счастливый человек, потому что я выросла в полной семье и у меня был любящий и горячо любимый мною отец. Хотя наши отношения действительно не всегда были ровными. Дети часто разочаровывают родителей, вот и моим родителям казалось, что я как-то не так живу, не так устраиваю свою личную жизнь. Но, по счастью, все-таки в конце концов они поняли мой выбор и приняли наши с Роланом отношения и нашу семью.
- У вас есть родственники в Киеве?
На Берковецком кладбище похоронена моя бабушка, Дарья Нестеровна Гончаренко, на могилу к которой я время от времени приезжаю, поддерживаю ее, ухаживаю. Кстати, она очень любила папу, такие хорошие отношения между зятем и тещей, как были у них, - большая редкость. А дедушкина могила потеряна. Он был похоронен на Лукьяновском кладбище, которое снесли. Захоронение можно было перенести, мама послала необходимые для этого деньги, но поскольку никто - ни она сама, ни ее сестра - поехать в Киев не смогли, а бабушка одна не справилась, могила пропала. И вина в моей душе остается: не по-божески получилось.
С Киевом у меня связаны самые лучшие воспоминания. Когда папа работал во МХАТе, у нас не было денег на то, чтобы отдыхать где-нибудь на море, поэтому мы каждое лето ездили в Киев. Дом на Трехсвятительской улице, в которой когда-то жила мамина семья, во время войны разбомбили, и бабушке с дедушкой дали комнату в коммуналке на Михайловской, видимо, там когда-то жила домработница, потому что находилась она между кухней и уборной. Мама шла ночевать к своим киевским подругам, бабушка ложилась на пол, дедушка, у которого была эмфизема легких и который не мог спать на полу, занимал кровать, я - диван. На широком подоконнике стояли бутыли с наливкой, банки с вареньем, которое бабушка варила в огромном количестве. Потом все это вместе с купленными на рынке яблоками сорта «Данешта» мы увозили в Москву.
- Уже 15 лет, как Всеволода Васильевича не стало...
Папа - моя огромная любовь, которая, несмотря на годы, не тает и никуда не уходит - она во мне, в моей душе, в моем сердце. И знаете, они ведь мне помогают оттуда - и папа, и мама, и Ролан. Когда бывают какие-то отчаянные моменты в жизни (а они бывают у каждого человека), вспоминается, что они говорили и делали в таких ситуациях. То фраза какая-то приходит на ум, то улыбка, то шутка. Мы связаны какой-то невидимой нитью, я ее не вижу, но знаю, что она существует между нами. Может быть, это моя любовь к ним, которая меня поддерживает? Не знаю... Но пока ты живешь, любимые люди не уходят.
Бывает, что утром просто нет сил подняться, и тут же перед глазами возникает Ролан: чем хуже он себя чувствовал, тем веселее был - и брился, и наряжался, и песни напевал, и на работу шел. И папа такой же был - терпеливый, терпимый, мужественный, милосердный. И очень надежный. Не зря же он еще в молодости вытатуировал себе на руке якорь, который всегда замазывал перед выходом на сцену. Когда мы хоронили папу, я его в этот якорь поцеловала...
Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
Здравствуйте, дорогие читатели блога «BERGAMOT »! Вчера решила перечитать повесть «Похороните меня за плинтусом» , естественно, возникло желание написать свои впечатления по поводу этого неоднозначного произведения.
Следует сказать, что автор книги Павел Санаев , режиссёр и писатель, приходится сыном известной советской актрисе Елене Санаевой (Помните, Лису Алису из фильма «Буратино»?). В силу семейных обстоятельств (брак Санаевой с Роланом Быковым ) детство мальчика проходило в доме его бабушки Лидии Антоновны Санаевой и актера Всеволода Санаева .
В течение семи лет ребенок вынужден был жить в атмосфере постоянных семейных скандалов и споров. Безусловно, это не могло не наложить определенный отпечаток на становление маленького Павла.
Эти факты позволяют судить об автобиграфичности произведения, несмотря на стремление автора слегка завуалировать реальные подробности, например, сменой имен и фамилий. Повесть представляет собой череду воспоминаний, порой смешивающихся друг с другом, идущих вразнобой, но, тем не менее, в полной мере обрисовывающих тот мир, в котором существует герой.
Важно заметить, что произведение воспринимается и трактуется, как правило, диаметрально противоположно: одни видят в описании жизни ребенка много юмора и иронии, другие отмечают жестокость, которой пропитан весь сюжет…
Итак, рассказ ведется от лица восьмилетнего мальчика:
«Меня зовут Савельев Саша. Я учусь во втором классе и живу у бабушки с дедушкой. Мама променяла меня на карлика-кровопийцу и повесила на бабушкину шею тяжкой крестягой. Так я с четырёх лет и вишу» .
Эти строки сразу окунают нас в мир семьи Савельевых, наполненный криком, бранью, оскорблениями, мир, который кажется ужасным, немыслимым в своем деспотизме. И мне становится понятной реакция тех читателей, кто увидел мрачную картину издевательств, унижения, обид. Но вчитайтесь еще раз в первые слова повести. Вчитались? Да, слова эти произносит ребенок, но ведь за каждым из них стоит взрослый. А мальчик, как любое дитя, полное непосредственности, лишь вторит тому, что слышит ежедневно о себе, о матери, о людях, зачастую не вникая в то, что говорит, и просто не понимая, в силу своего возраста, смысл сказанных слов. И тут я начинаю понимать тех, у кого произведение вызывает улыбку. Достаточно ироничны и некоторые детали повествования, например, история с купанием, или забывчивость бабушки о местах хранения денег, или посещение гомеопата.
«— Здравствуйте, здравствуйте! — приветствовал нас с бабушкой престарелый гомеопат.
— Простите, за Бога, за ради! — извинялась бабушка, переступая порог. — Дед на машине не повез, пришлось на метро добираться.
— Ничего, ничего, — охотно извинил гомеопат и, наклонившись ко мне, спросил: — Ты, значит, и есть Саша?
— Я и есть.
— Чего ж ты, Саш, худой такой?
Когда мне говорили про худобу, я всегда обижался, но сдерживался и терпел. Стерпел бы я и в этот раз, но, когда мы с бабушкой выходили из дома, одна из лифтерш сказала другой вполголоса:
— Вот мается, бедная. Опять чахотика этого к врачу повела.
Вся моя сдержанность ушла на то, чтобы не ответить на «чахотика» какой‑нибудь из бабушкиных комбинаций, и на гомеопата ее уже не хватило.
— А чего у вас такие большие уши? — с обидой спросил я, указывая пальцем на уши гомеопата, которые действительно делали его похожим на пожилого Чебурашку.
Гомеопат поперхнулся.
— Не обращайте внимания, Арон Моисеевич! — заволновалась бабушка. — Он больной на голову! А ну быстро извинись!
— Раз больной, извиняться нечего! — засмеялся гомеопат. — Извиняться будет, когда вылечим. Пойдемте в кабинет.
Стены кабинета были увешаны старинными часами, и, желая показать свое восхищение, почтительно сказал:
— А у вас есть что пограбить.
— Ого! Да там еще больше!
— Идиот, что поделать… — успокоила бабушка снова поперхнувшегося гомеопата…»
Конечно, мы можем бесконечно говорить о том, что жить ребенок в атмосфере бесконечной травли и ругани не может, жить без матери не может, и я, безусловно, не могу не согласиться с этим…
«– Гицель проклятый, татарин ненавистный! – кричала бабушка, воинственно потрясая рефлектором и хлопая ладонью другой руки по дымящейся юбке.– Будь ты проклят небом, Богом, землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом! – Это было любимое бабушкино проклятье.– Чтоб на твою голову одни несчастья сыпались! Чтоб ты, кроме возмездия, ничего не видел!
– Вылезай, сволочь!
Снова комбинация – это уже в мой адрес.
– Будь ты проклят…
Любимое проклятие.
– Чтоб ты жизнь свою в тюрьме кончил…
Комбинация.
– Чтоб ты заживо в больнице сгнил! Чтоб у тебя отсохли печень, почки, мозг, сердце! Чтоб тебя сожрал стафилококк золотистый…
Комбинация.
– Раздевайся!
Неслыханная комбинация».
Но важно понять и мотивы поведения взрослых…
Я прочитала много отзывов и рецензий на эту книгу, в которых жалели мальчика, сетовали на его несчастную судьбу, переживали за мать, лишенную возможности видеть своего ребенка так часто, как ей хотелось бы, ругали сумасшедшую бабушку и деда-подкаблучника, во всем ей поддакивавшего, рассуждали о психотипах личности и т.п. Но ни разу мне не встретилось ни одного слова, посвященного трагедии куда более страшной. Именно в истории жизни Нины Антоновны Савельевой, бабоньки, как называет ее Сашенька, и кроются причины того, что мы увидели на страницах повести.
Меня
до глубины души поразила страшная судьба этой героини, поняв которую, можно
разобраться во всем. Совсем юной она, влюбившись, покидает родной Киев,
переезжает в маленькую комнатушку в коммуналке, где живет вместе с мужем и
новорожденным сыном Алешенькой. С началом войны, несмотря на все
увещевания, муж Семен Михайлович
отправляет ее в эвакуацию в Алма-Ату, там ее поселяют в неотапливаемой комнате
с ледяным земляным полом, где вскоре от дифтерии умирает маленький сын. И она, вся больная, распродав все имеющиеся
вещи, едет к мужу… За поддержкой, за пониманием, за вниманием и заботой, которых
никогда не чувствовала от него. Поэтому, когда родилась дочь Оля, неожиданный и
очень дорогой подарок, она все силы бросила на защиту своего дитя. Нина
Антоновна стала гиперопекать дочку, хотела сделать из нее настоящего человека, вложить
всю нерастраченную любовь и нежность, мечтала, что ее ребенок будет самым
умным, талантливым, красивым, счастливым. Поэтому так сложно происходило взросление
девочки, поэтому изнывала она от деспотизма своей матери, стремясь обособиться,
обрести самостоятельность, поэтому выбор Оли вызывал в матери тупую агрессию и
неприятие, поэтому мужа дочери она называла карликом-кровопийцей, ведь не таким
она видела для нее идеальную пару, поэтому отобрала Сашеньку, рассудив, сделать
из внука то, что не получилось из дочери. Вот откуда проклятья, сыплющиеся на
головы героев, истерики, крики, мания преследования, закрытость, обособленность
существования, стремление спрятать каждый рубль, подкупить, задобрить… От безысходности, от бессилия, от всепоглощающего
одиночества, от тоски и несчастья… Нет ни одной души, которая бы выслушала,
пожалела, поняла эту несчастную старую женщину… У меня она не вызывает гнева и
ярости за свои поступки, мне безмерно ее жалко. Мне казалось, что на протяжении
всей книги я присутствовала при огромной трагедии человека…
Меня ничто в ней не смутило и не могло смутить хотя бы потому, что я видела многое из того, что в книге описано, своими собственными глазами: и бабушку, и деда Санаева, и маленького Пашу. Мы были соседями, в будни маленький Паша Санаев проходил в школу мимо наших окон.
Бабушку прекрасно помню. Да, очень странную женщину. И деда - народного артиста СССР Санаева. Почитайте, ЧТО случилось у Вс. Санаева и его жены Лиды ("бабушки" из повести) во время войны, и вы многое о них поймёте
:
"Санаев на несколько дней уехал со съемочной группой в Борисоглебск в авиационную школу им. Чкалова, взяв с собой только бритву и две смены белья. Съемки закончились, но вернуться домой ему не пришлось. Въезд в Москву был закрыт, враг подошел к самому городу. МХАТ эвакуировался. Супруге Всеволода удалось выехать из столицы в Алма-Ату, но он об этом ничего не знал.
...........
А в это время в переполненном беженцами холодном спортивном зале Алма-Аты от кори и дифтерита умирал его первенец Алеша. Двухлетний малыш горел в жару и задыхался, но при этом еще утешал плачущую мать: «Мамочка, дорогая, не плачь, я поправлюсь». Похоронив сына, безутешная Лида Санаева несколько месяцев пробиралась к мужу и чудом нашла его. А потом, еще во время войны, у них родилась я - рахитичная, с тоненькими ручками-ножками, совсем не похожая на крепыша и умницу брата. Наверное, поэтому родители воспитывали меня с удвоенной строгостью и любовью. То есть, если я падала, мама могла мне еще за это и поддать. А на вопрос «почему?» обычно отвечала: «Проклятие воодушевляет, а благословение расслабляет!»
ПОСЛЕ войны наша семья вернулась в Москву, в девятиметровую комнатушку в Банковском переулке. Отец работал день и ночь, чтобы поменять ее на большую, но накопления съела одна реформа, после войны - другая. Однажды на большой коммунальной кухне Лида Санаева неосторожно рассказала какой-то анекдот про царей, и вскоре пришли «люди в штатском» - стали интересоваться, чем «дышит» эта молодая женщина, почему не работает. Мама очень тяжело переболела этот эпизод, на несколько месяцев попала в психиатрическую больницу с диагнозом «мания преследования». Всеволод Санаев очень хотел оградить жену от подобных историй и злых языков соседей по коммуналке, но отдельную квартиру в кооперативном доме купил только к сорока четырем годам, после того как пережил обширный инфаркт во время съемок в картине «Алмазы»… В этой двушке они с Лидой прожили до конца дней." (из воспоминаний Е. Санаевой)
Но Павел ведь рассказал в книге об этом. Неужели никто этого не заметил? Неужели ни у кого не возникло жалости к этой женщине? И неужели никто не понял, что она безумно, беззаветно любила внука?
"Похороните меня..." - трагическая книга; а некоторые люди, оказывается, перед прочтением думали, что им предлагается комедия. И обиделись: название смешное, а повесть - о тяжёлом детстве.
Не понравилась повесть девушке (автору поста в одном комьюнити, что и вызвало появление моего ответа), которая выросла в других условиях, и ей трудно понять, зачем Санаев написал это. Ей читать было противно. Мне - нет. И моим френдам в комментах, как оказалось, книга понравилась. Не зря мы в друзьях...
(Вообще-то читать и Достоевского - о детях и их страданиях - очень тяжело. Наверное, автор поста не знает про Неточку Незванову и детей Катерины Ивановны - им жилось похуже, чем Саше Савельеву...)
Кто из вас испытал хотя бы десятую часть того, что было в жизни Павла/Саши, тот всё понял и не может не полюбить "Похороните меня..."
Тому, у кого было розовое счастливое детство и отрочество, наверное, трудно воспринять повесть Павла Санаева.
Только вот о сплошном счастье детства писать - неинтересно. Когда абсолютно всё - хорошо, прекрасно и отлично.
Есть и трагические истории, драматические, и страшные; и ведь Павел объясняет, почему его бабушка была такой странной - неужели никто не заметил?.. Его повесть - редкая по силе. И это, как ни крути, - единственная за почтис20 лет книга, которая серьёзно говорит с нами о детстве, о "слезе ребёнка", о тяжёлых семейных отношениях.
И главное в том, что герой/автор вырос умным человеком, что у него замечательная мама, и всё закончилось хорошо.
